Александр Балсанов

Этот вопрос как будто из правил дорожного движения – нужно повернуть налево или направо? Конечно, у всех есть особенности. Дети разные. Некоторые не любят шумную музыку, не любят, когда актёры кривляются – тогда они им не верят. За исключением клоунады. Когда актёр начинает переигрывать, наигрывать, у ребёнка теряется внимание – оно переключается с истории на то, как играет артист. А я думаю, что ребёнку всё-таки важна, прежде всего, история – то, о чём ему хотят сказать спектаклем. И главное – ребёнка не нужно перегружать. Если это спектакль для совсем маленьких детей, то история должна быть простая. Хороший пример этого – спектакли Кати Ложкиной-Белевич. Когда в спектакле раскрывается простая история, ребёнок легко её воспринимает.

Невозможно насильно заставить кого-то полюбить что-либо. Это получится сделать, только если ты сам вовлечён. Например, когда я создаю свои спектакли, проекты и приношу домой разные материалы для него, дети с удовольствием вовлекаются в этот процесс. Они гораздо честнее, чем взрослые, и никогда не скажут неправду – они что видят, то и говорят. Если по-настоящему увлечён я, то и дети начинают этим болеть. Или другой пример – мои студенты: если они видят, что я, как их педагог, горю тем, о чём я им рассказываю, то и они загораются желанием создавать что-то новое. Только так, своей увлечённостью, наверное, и можно помочь полюбить театр.

А как помочь понять... Странный вопрос, на самом деле. Попробую ответить на примере спектакля «Его звали Домино» – дети понимают его по-разному. Скажем, последняя сцена, когда Лис и собака Екла оказываются на льдине и уходят всё дальше от берега – кто-то понимает это так, что они утонули, кто-то думает, что они доплыли до другого берега, спаслись и стали друзьями. Или спаслись, и продолжилась погоня – бесконечная гонка. Всё зависит от человека, который смотрит. Так нужно ли детям помогать понимать то, что они видят? Думаю, они и так поймут.

Да, произведения искусства, конечно, имеют возраст. Но конкретно то, чем занимаюсь я, то, что создаём мы с Яной Туминой, – это всё-таки семейный театр. Очень важно, что ребёнок может обсудить с родителем то, что он увидел. Иногда родитель больше горит произведением, которое он увидел. Иногда, наоборот, ребёнок взахлёб рассказывает родителю о впечатлениях от увиденного.

У меня нет опыта создания именно детского спектакля, только для детей. Любое сложное произведение можно подать как детский спектакль. И, наоборот, любое детское произведение можно подать так, что будет интересно и взрослому. Всё зависит от того, что увидел режиссёр и что он хочет сказать.

Я думаю с детьми, тем более, с подростками, нужно разговаривать обо всём. Важны любые темы, потому что подростки – это люди, которые вступают во взрослую жизнь, поэтому всё, что происходит вокруг них, им интересно. Их мировоззрение расширяется, с каждым шагом растёт любопытство: а что будет, если я сделаю вот так или вот так? Это похоже на то, как познаёт свою комнату маленький ребёнок, которые только что вылез из люльки, из коляски и начинает ползать на четвереньках – ему тоже всё интересно.

Так получилось, что всё, что я создавал, было рассчитано на семейного зрителя. Когда у меня будет опыт работы над спектаклем именно для детей, тогда я, возможно, и отвечу на этот вопрос.

Самое главное – чтобы материал, который используется в спектакле, помогал семье. У меня есть друг, который одно время выпивал. Как-то он пришёл на спектакль «Тетради Тома Кенти». Он всегда приходил к нам на спектакли и всегда оставался, мы долго обсуждали, разговаривали. Но в тот раз он молча встал и ушёл, ничего не сказал. Я подумал, что ему не понравилось – первый раз ему не понравился наш спектакль. После того случая он исчез. Через полтора года мне написала его жена – благодарила нас. Оказалось, что после того спектакля они уехали далеко на север, мой друг перестал употреблять. Дети, жена были счастливы. Думаю, это самая большая победа – когда спектакль не разрушает семью, а когда человек понимает, что в его жизни что-то не так, и находит силы это исправить. Много таких примеров было также после спектакля «Я – Басё» – люди смотрели, и что-то в них менялось. В наших спектаклях нет нравоучений – мы не говорим, что можно, а что нельзя. Мы просто показываем историю, даём возможность взглянуть на проблему со стороны. И если у зрителя получается увидеть, я счастлив.

Или мои концерты горлового пения – последнее время на них всё чаще стали приходить семьями – взрослые с детьми. Это очень приятно. Когда дети слушают горловое пение, они представляют, что находятся в лесу, в степи, в горах. Когда они после рассказывают о своих впечатлениях, я удивляюсь – даже у меня не возникает таких образов. Горловое пение исполняется без слов, а у детей на это возникает целая история, они видят картинки, фантазируют. Как будто читают книгу.